себе отремонтировала! С твоей-то привычкой дымить как паровоз надолго ли такая красота?
— А ты, красавчик, мои деньги не считай, — радушно и беззлобно улыбнулась Михайловна. — Я, может, знала, что ты ко мне такую фрю приведешь, и заранее подготовилась к приему.
— Да, прием как для аглицкой королевы, — пошутил Лев Иванович. — Только эта женщина, Лютик, не фря, как ты выразилась, а моя бывшая одноклассница, у которой горе приключилось. Она из самого Крыма прилетела, чтобы я, а значит, и ты ей помогли с этим горем справиться. Ты меня поняла? — серьезно и даже жестко глядя на Михайловну, спросил Лев Иванович.
— Че не понимаю-то? Конечно, понимаю я все! — Михайловна тоже вдруг стала серьезной. — Думаешь, красавчик, я не помню, как ты мне жизнь спас? Вот она, память, — на всю мою жизнь со мной. — Борисова показала на длинный шрам поперек шеи. — До сих пор по ночам кошмары снятся, как этот Битюг, что Варю, подружку мою, зарезал, мне ножом по шее проводит.
— Ладно, ладно, Михайловна, не поминай лиха. — Лев Иванович положил руку на ее худенькое плечико. — Мне с Диной поговорить надо будет. Так что…
— Поняла, правила конспирации знаем, — встала с табурета Михайловна.
— И это, — Гуров показал на платье в горох, — сними ты его. Мне тебя в штанах и рубахе, да с трубочкой в зубах, как-то привычней видеть. Не идут тебе платья, Лютик.
— Не идут, — согласилась Михайловна и широко улыбнулась. — А жиличка-то не против трубочки будет?
— Думаю, что нет, — заговорщически прошептал Гуров. — Скажу тебе по секрету, я мельком заметил у нее в сумочке сигареты, а это значит, что она тоже тайно курит. Но вот со спиртным, пока она тут у тебя живет, не балуй. Поняла?
— Чего только ради тебя, красавчик, не сделаешь, — снова улыбнулась Михайловна и запела себе под нос вполголоса: «Лютики-цветочки…»
Минут через пять на кухню пришла Дина. Гуров представил ее Михайловне, и та, поняв, что ее миссия на том закончилась, вдруг вспомнила, что начался какой-то весьма интересный сериал, и, извинившись, выскользнула из кухни, оставив Гурова с Диной ужинать и разговоры разговаривать, как она выразилась уходя.
Глава 5
— Так что там у тебя случилось? — Лев Иванович посмотрел на вяло ковырявшую вилкой в тарелке Дину.
— У меня дочка пропала, — сдерживая слезы, ответила Дина. — В Москве пропала. Неделю назад перестала отвечать на звонки и вообще на связь выходить. Мы сначала думали, что она просто приболела и не хочет нас расстраивать, но потом поняли, что что-то неладное с ней случилось, и тянуть больше нельзя. И вот… приехала ее искать.
— А может, и вправду приболела? Сейчас грипп такой по столице бродит, что мама не горюй, — пробовал утешить одноклассницу Лев Иванович, но сам он мало верил в свою версию.
— Нет. — Дина покачала головой. — Она пропала конкретно, и с ней что-то ужасное случилось. Я чувствую. Понимаешь? У меня трое детей — старшая дочь Асия замужем, и двое деток у нее…
— Так ты бабушка у нас, — улыбнулся Гуров. — Поздравляю.
— А еще у меня двойняшки — Алим и Айнура, — словно не замечая реплики Гурова, продолжила Дина. — Алим учится в Симферополе на врача, а вот Айнура — она никак не может себя найти в жизни. Окончила торговый колледж, но, немного поработав в магазине, пошла официанткой в кафе, потом работала няней в садике, и еще в клубе у нас в городе работала… В общем, ей уже двадцать три года, а она все еще мечется и ищет, где ей понравится больше.
— Ну, это еще хорошо, что хоть ищет и мечется, а не сидит и за юбку твою держится. Как многие сейчас, — ответил Гуров и понял, что ляпнул что-то не то, потому что Динино лицо вдруг из смуглого стало бледным и слезинки покатились из глаз.
— Лучше бы за юбку мою держалась, — выдавила из себя одноклассница. — Теперь вот пропала. Ей и я, и Асия, и отец, и Алим писали и звонили. Молчит, словно и нет ее уже на этом свете. — Дина всхлипнула и, поспешно достав платочек, стала вытирать слезы.
Лев Иванович встал и, по-хозяйски уверенно открыв кухонный шкафчик, достал оттуда пузатую бутылочку «Хеннесси».
— Давай-ка я тебе немного коньяку накапаю, чтобы ты успокоилась.
— Я не пью совсем, — испуганно посмотрела на него Дина.
— У тебя аллергия на спиртное? — решил уточнить Гуров, но Дина покачала головой, и тогда он сказал: — Так я тебе пить не предлагаю. Это вместо валерьянки. Коньяк обладает сосудорасширяющим и успокаивающим действием, нормализует давление и снижает нервное напряжение, — наставительным голосом отчеканил он. — Сам я за рулем, а тебе нужно успокоиться и все мне подробно рассказать. А как ты расскажешь, если все время будешь слезы лить?
— Ладно, но только чуть-чуть, — шмыгнув курносым носиком, согласилась Дина.
Лев Иванович, словно аптекарь, накапал в маленькую рюмочку немного ароматного коньяка и подвинул его Дине. Та осторожно, словно боясь, что после этого упадет замертво, пригубила, а потом выпила все содержимое рюмочки до дна.
— Вот и отлично. Теперь съешь чего-нибудь, а потом расскажешь мне все с самого начала. Договорились? — Лев Иванович успокаивающе положил свою руку на руку Дины и заглянул ей в глаза.
Они молча ели минут десять, и Гуров все это время украдкой наблюдал за Диной. Он все пытался вспомнить ее такой, какой она была в юности, и восстановить в памяти те черты ее лица, которые в то время приводили его то в восторг, то в оцепенение, в зависимости от того, в каком настроении он сам тогда пребывал.
Коньяк начал действовать, и круглые щечки Дины раскраснелись, а с глаз стала уходить пелена, и они приобрели прежний, ясный и чистый голубой цвет, который был присущ им в те далекие школьные дни.
«Все-таки удивительная вещь — время, — подумал Лев Иванович. — Иногда оно старит нас и изменяет до неузнаваемости, а иногда, в редкие часы, наоборот, показывает нас друг другу такими, какими мы были много-много лет назад, в юности. И нам начинает казаться, что время остановилось и мы остались такими же красивыми и молодыми, как были».
— Айнура, в отличие от Асии и Алима, никогда не была серьезной девочкой и ко всему относилась слишком уж легко и беззаботно. Она никак не хотела взрослеть… — начала рассказывать Дина, когда они с Гуровым убрали со стола посуду и сидели на кухне только потому, что в ней было уютней, чем в комнате у Дины, где не было стульев, а стояли только
